19.12.2018

Пять исследователей из Красноярска и Эдинбурга – Инна Кижнер, Мелисса Тэррас (Melissa Terras), Максим Румянцев, Кристина Сычева и Иван Рудов – провели любопытное исследование состояния оцифровки музейных коллекций России и их представления в интернете [1].

​

Исследование, затронувшее примерно 6 % из 2 367 музеев, существующих в Российской Федерации,  было проведено с опорой на статистические данные Министерства культуры РФ [2] и на информацию из открытых источников. Его результаты были сопоставлены с практиками 355 музеев из двадцати европейских стран. Хорошо аргументированные выводы статьи, подводящей итог нескольким годам исследований, подтолкнули нас к написанию этого текста. Будучи резюмированным переводом этой работы, он содержит также и наши «заметки на полях», в которых выводы этих пятерых ученых проецируются на  ситуацию в Узбекистане.

​

Со слов авторов статьи процесс оцифровки на Западе уже давно стал объектом пристального наблюдения, в частности со стороны специальной комиссии – Enumerate Survey, – созданной в 2011 г. по инициативе британского Collections Trust [3].  В России сама публикация статьи И. Кинжер и ее коллег свидетельствует о появлении экспертной группы, которая анализирует процесс оцифровки музейных коллекций и представления их в интернете.

​

В Узбекистане же пока нет независимого мониторинга этого процесса, как нет и открытой статистики о ходе оцифровки коллекций музеев, электронных каталогов и их он-лайн порталов. За исключением упоминания, что  Лувр  «окажет содействие Узбекистану в [...] формировании электронного реестра музейных коллекций» [4], специалисты и заинтересованная общественность знают лишь из устных заявлений представителей решающего звена республиканской власти и туманных аллюзий, просочившихся в социальные сети [5], о том, что Министерство культуры Узбекистана потребовало создать веб-сайты для каждого музея республики и обязало их руководство завершить к концу 2018 года (!) электронные каталоги их собраний, которые должны быть доступны в сети. Опять-таки согласно устным, непроверенным иным путем, сведениям, пока эти работы ведутся по принципу не связанного воедино тандема: музейные работники фотографируют и описывают произведения своих коллекций в рамках своих собственных внутренних инвентарных систем, используя в ряде случаев в качестве программного обеспечения текстовой редактор Word. Параллельно этому, согласно одному источнику, группа узбекистанских информатиков пытается создать общую систему и найти выход для перевода в нее уже ранее информатизированных в программе SKM-muzey данных (неясно, в какой степени реанимация программы SKM-muzey стоит на повесте дня). Согласно другому источнику, на сегодняшний день рассматриваются результаты объявленного тендера (национального или международного характера?) на создание новой системы. В любом случае, как будет выглядеть эта будущая система пока не ясно ни руководящему звену республики, ни директорам локальных музеев, ни их сотрудникам, ни тем более общественности.

​

При подобной непрозрачности организации работ возникает много вопросов. Все ли музеи вовлечены в эту работу? Какое процентное соотношение сканированных произведений и их изображений доступных в интернете намечается в рамках этого проекта? Какими темпами в разных музеях уже идет (и идет ли) оцифровка и сколько сканированных произведений уже доступно для просмотра в рамках уже существующих сайтов музеев? Каковы отношение сотрудников музеев к самой идее оцифровки и их профессиональная подготовленность к этой работе, как на уровне теоретических знаний и практических навыков, так и на уровне технического оснащения этого процесса?

Эти вопросы остаются пока без ответов. Однако уже сегодня ясно, что назначенные сроки создания общеузбекистанской мега-базы – к концу декабря 2018 года – просто нереальны.

​

Сравнение с ситуацией по оцифровке в Российской Федерации лишь усиливает эту уверенность, ибо музейные структуры Узбекистана в течение последних десятилетий оставались вне мейнстрима новых музейных технологий. Первые размышления о необходимости электронных каталогов, начатые еще во время Советского Союза в 1970-е годы, скорее всего прошли незамеченными для Узбекистана. Появление в России в 1997 г. первого музейного сайта Государственного Эрмитажа также не могло спровоцировать появления собственной стратегии оцифровки узбекистанских коллекций: ни один музей в каримовском Узбекистане не получил поддержки сравнимой с той, что была предоставлена Эрмитажу международной компанией International Business Machines (IBM), обеспечившей самый известный музей России дорогими сканерами, программами, дизанейрскими разработками для музейной платформы и специально обученными кураторами для ее развития [6] (впоследствии возможно именно это обстоятельство вывело регион Санкт-Петербурга в лидеры оцифровки в России и способствовало появлению в этом же городе фирмы-разработчицы системы музейного учета КАМИС [7]). Явно обозначившийся во всем мире мейнстрим, когда крупные коммерческие компании для улучшения собственного имиджа принялись за внедрение новейших технологий в крупнейших музеях мира [8], лишь тихим отзвуком долетел до Узбекистана.

​

Трудности первых попыток создания электронного каталога в республике прослеживаются на примере Нукусского музея, который справедливо оценивается как одно из самых крупных музейных хранилищ республики, помпезно и неправильно  называемое «Лувром в пустыне».

​

Со слов бывшей директрисы Нукусского музея Мариники Бабаназаровой, идея создания электронного каталога стала обсуждаться в стенах Музея с 2000 г. Согласно свидетельствам бывших сотрудников Фонда Сороса в 2003-2004 гг. эта организация несколько раз предлагала М.М. Бабаназаровой выделить специальный грант для инициирования процесса создания электронного каталога Музея, который, однако, не был затребован осторожным руководством Музея, поспешившим отмежеваться от неугодившего Каримову миллиардера, чей фонд был закрыт в Узбекистане в августе 2004 г. Несколько позже Ассоциация «Друзья Музея имени И.В. Савицкого», объединившая представителей дипломатического корпуса и иностранных любителей искусства, которым удалось побывать в этом музее, передала в Нукус с той же целью профессиональную фотокамеру, а в 2008 г. на добровольных началах Бриджитт Брефорт (Brigitte Brefort) создала электронный каталог избранных работ в форме CD-ROMа на английском и на французском языке. Также не получила дальнейшего развития инициатива японских исследователей, предложивших свои услуги по созданию электронного каталога.

​

На официальном уровне в Музее дважды предпринимались собственные попытки создания электронного каталога. Однако инициатива покупки санкт-петербургской программы КАМИС умерла в зародыше, т.к. не была поддержана высшей каримовской администрацией, стремившейся дистанцироваться от России. Работа же по инвентаризации коллекции в рамках национальной программы SKM-muzey, проходившая в 2012 г., зашла в тупик, в частности из-за многочисленных сбоев программного обеспечения. В других музеях республики внедрение программы SKM-muzey, разработанной Центром сертификации и компьютеризации при Министерстве по делам культуры и спорта Республики Узбекистан в 2011-2012 гг., также обернулось фиаско.

​

Последняя по времени – 2018 г.  – негосударственная попытка создания электронного каталога Нукусского музея связана с инициативой независимой международной Обсерватории Alerte Héritage [9]: на сегодняшний день более 900 произведений уже представлены в сети в открытом общественном каталоге. Однако эта наша инициатива не нашла отклика на руководящем уровне. На наше официальное предложение поделиться этой базой данных и использовать – хотя бы в период ожидания создания программы узбекистанской мега-базы и ее заполнения – созданный нами электронный каталог, мы так и не получили ответа ни от министра культуры Бахтиёра Сайфуллаева, ни от вице-министра Камолы Акиловой; руководство Музея, как сказала его директиса Гульбахар Изентаева, не может самостоятельно принимать подобные решения.

​

На сегодняшний день, т.е. после более 20 лет с момента начала оцифровки коллекции Эрмитажа – первого опыта такого рода на пост-советском пространстве – , и по прошествии 6 лет с момента попытки создания национальной системы SKM-muzey, ни один из узбекистанских музеев не может похвастать наличием собственного электронного каталога своих произведений в открытом доступе в сети для всех пользователей. Соответственно, узбекистанское культурное наследие, хранящееся в республиканских музеях, остается практически невидимым в сети.

​

Более того, в интернете невозможно найти подробный общий список музеев, существующих в Узбекистане [10], и даже специалисты не способны ответить на вопрос, сколько всего музеев функционирует сегодня в Узбекистане. Что до уже существующих сайтов узбекистанских музеев, то, во-первых, необходимо сказать, что далеко не все музеи располагают собственными интернет-порталами, и, во-вторых, их качество вызывало и вызывает множество нареканий. Оставляя в стороне вопросы дизайна, ориентированного на само-ориентализацию, и не-эргономичности платформ, отметим лишь, что многие сайты сделаны профессионально неграмотно. Об уровне некомпетентности говорит, в частности, факт представления картины Винсента Ван Гога «Звездная ночь» – ключевой работы в коллекции знаменитого нью-йорского MoMA  – в качестве символа коллекций русского и западно-европейского искусства, хранящихся в Ташкентском музее искусств, музее, который должен бы быть флагманом музейного дела в Узбекистане как по своему положению, так и по количеству находящихся там произведений [11].

​

Отметим также, что экспериментальная программа реновации музеев, стартовавшая  26 августа 2018 г. под эгидой Фонда развития культуры и искусства при Министерстве культуры Республики Узбекистан и затронувшая пока  лишь три музея республики – Нукусский музей, Музей прикладного искусства Узбекистана и Дом-музей Айбека в Ташкенте – не предусматривает создания открытых электронных каталогов, ограничивая периметр внедрения smart-технологий исключительно созданием «информационных киосков, 3D визуализаций и голограмм, QR-кодов [и] электронных гидов на иностранных языках» [12].

​

Как показывает мировой опыт, процесс оцифровки и создания электронных каталогов по определению не может быть молниеносным: первые шаги оцифровки музейных коллекций были непростыми на Западе, где инициировали эту практику, и потребовалось больше чем одно десятилетие, чтобы прийти к каким-то первым значительным  результатам [13].

​

Согласно исследованиям И. Кижнер и ее коллег, этот процесс был нелинейным и в России [14]. Активно создающийся сегодня Государственный каталог Музейного фонда Российской Федерации, обретший статус государственной программы несколько лет тому назад,  уже может представить, пусть пока неполную, общероссийскую мега-базу. Со временем в ней планируется объединить все произведения всех музеев страны, которые будут представлены как на визуальном уровне (фотографии), так и на уровне их научного описания. Разработчики каталога предусматривают его функционирование в двух разных режимах – офф-лайн для внутренних целей инвентаризации и он-лайн в ограниченной информационной версии для просмотра широкой публикой и исследований [15]. Однако пока эта база, все еще работающая с определенными сбоями, включает в себя, согласно И. Кижнер и ее соавторам, всего лишь 9 % музейных произведений, которые должны быть предположительно представлены в ней (к 2017 г. в ней насчитывалось 7 034 904 произведений). В сравнительном же контексте, темпы оцифровки в России ниже чем в Европе (18 % против 31 %), как и количество доступных он-лайн изображений (1,5 % против 7 %). Особо подчеркнем, что завершение создания этой мега-базы данных по всем музеям России запланировано к 2026 г.

Этот пример – один из многих, показывающих, что создание национального мега-каталога требует больших затрат времени. В этом смысле возможно надо было бы пересмотреть сроки завершения работы – конец 2018 года – по созданию открытых каталогов всех узбекистанских музеев. Вместе с тем, нам представляется, что несмотря на то, что система управления музеями в Узбекистане всегда была закрыта для наблюдения извне, сегодня было бы небезполезно для этого глобального проекта создать независимую группу/группы экспертов, которые могли бы принимать участие в выработке общей стратегии и регулярном мониторинге самого процесса. В этих рамках можно было бы вести размышления о том, какая манера репрезентации музейных коллекций Узбекистана должна быть избрана с учетом опыта оцифровки коллекций в не-европейском и в не-западном контексте (в том числе российского опыта) [16], и о том как она будет влиять на тот образ узбекистанского культурного наследия, который складывается во многом благодаря виртуальным медиумам.

​

Среди вопросов, которые требуют активного и скорейшего мозгового штурма (brainstorming), в первую очередь должна быть осмыслена основная цель оцифровки.

​

Если обратиться к российскому опыту, то согласно выводам И. Кижнер и ее коллег, оцифровка музейных коллекций в России осуществляется  в основном для инвентаризации собраний. Подобный подход привел к тому, что в России основная полемика всегда велась не вокруг технических, эргономических или дизайнерских аспектов оцифровки и выработки доступных в сети электронных каталогов, но концентрировалась на самой возможности разрешения свободного просмотра произведений он-лайн и их свободного переиспользования в научных публикациях или коммерческих проектах. Определение именно этой цели в качестве наиболее важной также объясняет низкий процент опубликованных в открытом доступе произведений. Вместе с тем, количество произведений, доступных на сайтах музеев Санкт-Петербурга, ставших лидерами в области новых музейных технологий, вполне сопоставимо с европейским уровнем. Исследователи отмечают однако наличие сильного дисбаланса между ситуацией в Санкт-Петербурге и окружающих его регионах, где оцифровано около 25 % произведений, и в Дальневосточном округе, где количество цифровых изображений не поднимается выше 6 % [17]. В то же время, публикация в интернете произведений российских музеев не предполагает свободного переиспользования этих изображений, что замедляет распространение информации об этих коллекциях и является тормозом для публикации научных исследований, основанных на визуальной документации.

​

Противоположное понимание задач оцифровки произведений искусства было сформулировано такими флагманами мировой музеографии как Metropolitan Museum of Art (Нью-Йорк), National Gallery of Art (Вашингтон) и Rijksmuseum (Амстердам). Их позиция предполагает не только интенсивную оцифровку всех коллекций и как можно более полное представление произведений в свободном доступе в интернете, но и свободное (в том числе и коммерческое) переиспользование изображений [18].

​

Между этими двумя полюсами располагаются разнообразные практики переиспользования изображений [19], среди которых могут быть:

 - Некоммерческое переиспользование изображений, находящихся в свободном общественном пользовании или подлежащих копирайту согласно музейному тарифу (Louvre, British Museum, Van Gog Museum).

- Свободное переиспользование в личных или педагогических целях; переиспользование для других целей предполагает оплату согласно музейному тарифу (Musée d’Orsay ; Museo del Prado, Эрмитаж).

- Переиспользование изображений разрешено только по запросу; оплата за право переиспользования может быть запрошена музеем (Vatican Museums, Tate Modern, Musée National d’Art Moderne, Reina Sofia, Museum of Moderne Art).

- Запрос на предоставление изображений для переиспользования, возможность их бесплатного  предоставления (National Art centre, Япония).

Какое место займут узбекистанские музеи в этой чрезвычайно разнообразной панораме сложившихся практик? Во многом это будет зависеть от определения приоритетной цели оцифровки и создания единого электронного каталога.

С одной стороны, это может быть понимание электронного каталога как инструмента предназначенного исключительно для инвентаризации коллекций. Именно эта цель предполагалась в рамках программы SKM-muzey, созданной «для паспортизации и учета музейных предметов республики» и дающей исключительно посетителям музеев возможность виртуального ознакомления с отдельными тщательно отобранными элементами описания произведений [20]. Напомним, что эта система, неустойчивая с точки зрения функционирования, была по своей природе закрытой:  во имя «обеспечения информационной безопасности» SKM-muzey предлагал осуществлять обмен информацией между музеями и курирующим их Министерством при помощи «съемных носителей без отправки данных по сети Интернет» (!) [21].  С другой стороны, Узбекистан может выбрать для себя иную стратегию, более полно отвечающую новейшим мировым тенденциям, целью которой будет наиболее широкое представление узбекистанских музеев в визуальных базах мирового культурного наследия (что между тем не отменяет необходимости создания внутренних детальных электронных каталогов во всех музеях).  

Выработка своей собственной стратегии могла бы начинаться с размышления над следующими аспектами:

– Какие музеи будут охвачены оцифровкой – национальные, региональные, частные? Будут ли создаваемые ими базы данных сведены в единую национальную систему, предполагающую мега-каталог? В какой степени этот мега-каталог будет открыт для широкой публики в интернетном пространстве?

– Предполагается ли тотальная оцифровка произведений или же будет сделана предварительная выборка так называемых «наиболее значимых» работ?

– Будет ли национальный мега-каталог музеев Узбекистана включать в себя описание произведений исключительно при наличии их изображения или допустит описания без визуального ряда?

– Какой язык – узбекский, русский, английский –  будет избран для сайтов музеев, их баз данных и общенациональной мета-базы (для сравнения приведем наблюдения И. Кижнер и ее соавторов, что всего лишь 0,63 % от общего числа музеев в России представляют базы на английском языке)?

– Как будет урегулирован вопрос с переиспользованием изображений: будут ли музеи взимать плату за переиспользование изображений, выбрав одну из возможных разнообразных существующих систем (см. выше) или же последуют наиболее демократичным современным практикам свободного использования визуальных материалов, как то предлагает мировая инициатива Open GLAM [22]?

– Какова будет комбинация ритма сканирования произведений в музеях и публикации изображений в интернете с тем, чтобы сделать как можно быстрее видимым это национальное достояние в международном контексте?

– Смогут ли узбекистанские музеи принять участие в создании мета-базы данных  произведений, объединяющих многие музеи мира, Europeana (к 2017 г. в этой базе было зарегистировано всего 5 российских музеев с   48 689 произведений) [23]?

– Будет ли создан постоянный и открытый мониторинг контроля за процессом создания открытых каталогов, начиная с их структур и дизайна до временного планнинга,  не только на министерском и региональном уровне, но и на уровне независимых наблюдателей?

​

От того, какие ответы будут даны на эти вопросы, зависит репутация узбекистанских музеев и масштабы появления произведений из их коллекций в мега-базах мирового культурного наследия. Соответственно, именно сейчас решается будут ли узбекистанские произведения «видимыми» для мира или же, по-прежнему прозябая в маргинальной зоне невидимости, останутся вне всемирного корпуса культурного наследия, который автоматически будет все более «вестернизироваться», усиливая символическое противостояние между «цивилизованным Севером» и «развивающимся Югом».

На наш взгляд, целью начавшегося (возобновившегося?) процесса оцифровки произведений в Узбекистане должно было бы стать максимальное и достаточно быстрое расширение круга оцифрованных произведений, которые были бы доступными в интернет-пространстве не только для просмотра, но и для свободного переиспользования их на различных уровнях, а также максимально полное включение произведений узбекистанских музеев в международный корпус оцифрованных изображений.

​

​